Все, что ты видел, забудь

Не говори никому,
Все, что ты видел, забудь —
Птицу, старуху, тюрьму
Или еще что-нибудь.

 

Или охватит тебя,
Только уста разомкнешь,
При наступлении дня
Мелкая хвойная дрожь.

Вспомнишь на даче осу,
Детский чернильный пенал
Или чернику в лесу,
Что никогда не сбирал.

Мандельштам,

Октябрь 1930

Здесь две "юридических" части, 1я  говорит "забудь", 2я - что будет если не забудешь. Интересно, что память тут не вполне "материалистическая", поддающаяся внешней проверке - говорению. Это призыв откзаться от прошлого, а в европейско-христианских координатах, тем самым и от будущего. (Гефтер говорит о произошедшей примерно в это время о смене Сталиным функционеров как людей с прошлым (дореволюционный стаж) на аппартчиков "лениснкого" призыва, Эйхманов без собственного прошлого и соответственно, будущего. В принципе это признание конца истории и переход к удрежанию статус кво, времени катехона.)

Последняя строфа говорит что случится, если сдуру вспомнишь. Оса, пенал - похоже, это статисты театра воспоминаний, всегда услужливо готовые предстать перед режиссером в сцене "дача"; но вот черника явно не из их числа. Отстраненно она гдето растет около той дачи. Наверное тут нотка сожаления: ведь была, была же эта чернкиа, но вот почему же ты ее не собирал? Черника оставшаяся несобранной, не стала прошлым; прошлое, которое так и не свершилось, осталось "потенциальным" и взывает к возвращению и переделке (в политических терминах - к переобоснованию, революции, которая перезапустит новую линию времени). Тяжела сама эта невозможность возврата, это то "никогда" о котором не надо говорить - никогда.

С другой стороны - детский набор драгоценностей "оса-пенал-черника" противостоит страшным "птице-старухе-тюрьме". Настолько страшным, что видевший их хочет забыть что он их видел  - и если надо, готов вообще отказаться от памяти, пожертовавать самым дорогим, детскими воспоминаямия. (Вспомни слова Шаламова о лагерях: человек не должен этого знать)

Да, речь наверное не о мечтательном возвращении в прошлое, размыкании линенйного времени (что сказал бы о вечном возвращении Ницше узнай он о лагерях); речь о сохранении себя - вот только отказ от всех воспоминаний и будет тем самым отказом от себя! Кто-то выживет, но это будет другой "ты"; ты, который знал осу, пенал и чернику никогда об этом не узнает - да наверное и не должен этого знать. Если память - залог будущего, то забвение оказывается условием выживания; и как в этом круге избежать вечного возвращения, как не оказаться среди Эйхманов...