Не искушай чужих наречий

Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:
Ведь все равно ты не сумеешь стекло зубами укусить.
...
Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас,
Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?

Понятно, что Мандельштам говорит об ином языке; но тут видятся  2 не таких очевидных момента:
1. он смотрит на чужой язык не как пользователь но как его потенциальный соавтор, поэт, которому, надо оставить след (укуса) на стекле языка. Это не только признание невозможности быть "поэтом вообще", вне  конкретного языка; но и высокомерный отказ от такого языка.
2. тот язык, про который он говорит, - не просто некий усредненный язык"из учебника"; это язык великих поэтов Возрождения. Констатация невозможнсоти  поэзии - для себя - ведет к необходимости признать, что те кто способен, великие, не совсем (или совсем не) люди, а чудовища. Такой ход - это не столько дань уважения великим, сколько спасение себя, ведь если только они и достойны называться людьми, что останется нам?

3. а теперь надо приложить энту конструкцию к обычному читателю Мандельштама: он-то думает, что живет в своем родном языке, но читать М. - значит понимать что ты только смотришь на чужую жизнь в стекле языка; другой живет, ты смотришь.  Поэзия показывает, что язык который ты считал своим, есть на деле "чужое наречие", и что остается читателю?  только не "искушать" его, "забыть" - но если М. забывает один язык для другого (родного), то читатель должен отступить на позиции бытового языка, рассказов как прошел день, довольствоваться все тем же бесконечным разговором "про дождь про лен про скотный двор";

Но отсюда неизбежен и 2й ход читателя - ради спасения себя в качестве нормального объявить М. "чудовищем с лазурным мозгом" (и чешуей из глаз, возможно, парадоксальная переработка "чешуи отпадающей от глаз", символа прозрения апостола Павла). И я не понимаю, кто мог быть собеседником в том  "на лестнице колючей разговора б!", кроме наверное таких же "чудовищ" Ариоста и Тассо. Понятно что это спасение лишь сохранение лица; постарайся забыть того себя которого увидел в стекле языка.

К статье "Суверен Гоббса" 2

На гефтере опубликовали немного доработанный вариант поста по поводу статьи Филиппова.
В пандане с вторым текстом, условно связанным с исходной статьей использованием пары ключевых тегов вроде "война всех против всех" и "суверен". Хотя эти темы вообще автору и не близки, в чем он сходу и признается ("Гоббса я не читал"), но, будучи несомненно культурным человеком, возможно даже "светским" в смысле Онегина, имеет счастливый талант коснуться до всего слегка, находит что сказать и об этом, раз уж зашел разговор. Звучит это в целом несколько фантастически, "все что я думал о естественном состоянии, но боялся сказать".
В слове от редакции что-то эдакое завернули про риторический анализ власти и креатывную экономику, я тоже не совсем понял об чем это и к чему, возможно о "власти вообще".

К статье "Суверен Гоббса"

 В рамках очередного обсуждения проблем легитимности всплыла ссылка на статью А.Ф.Филиппова Суверен Гоббса, о которой и пойдет речь.

Конечно, у Гоббса гос-во м.б. основано на договоре, а может на захвате - но второй случай, который к сожалению Гоббс толком и не рассматривает, потому и противопоставляется первому, что принципиально исключает факт сам договора/согласия, а АФФ почему-то начинает их смешивать, говоря что во втором случае речь идет о неком "гипотетическом" согласии, понимаемом как "лояльность". НО, лояльность, если понимать ее как двойное отрицание "не не-согласие", никак не может заменить понятие договора как явно выраженного согласия! Сама эта линия мысли, восходящая к Макиавелли да и к полемосу Гераклита (можно назвать ее силовая, историческая, реалполитик) является контр-юридической в принципе, тут вопросы легитимации вообще не поднимаются; здесь Гоббс не изобретатель а последователь, констатирующий старый факт: гос-во возможно без согласия.

АФФ признает, что  состояние войны у Гоббса никуда не исчезает и подпитывает суверена, такая версия есть например у Агамбена, но Агамбен при этом не рассуждает о согласии, Гоббс у него не либерал, тут нельзя усидеть на двух стульях: либо полемос либо согласие. Вспомним чеканную формулу Клаузевица, по-моему вполне релевантную и для гос-ва основанного на захвате у Гоббса: "Война - это способ насильственно навязать другому свою волю"

Но в конце статьи оказывается, что ставка не просто в поиске согласия в гос-ве основанном на захвате, а в поиске непременно "свободного признания" власти мыслящими индивидами. Иделfизировать гоббсовского индивида я бы не стал, текст явно говорит об антропологическом пессимизме Гоббса. Мир для него явно дороже чем тьмы низких истин, в главе "О правах суверенов" специально оговаривается необходимость управлять общ. мнением: "Ибо действия людей обусловлены их мнениями, и в хорошем управлении мнениями состоит хорошее управление действиями людей с целью водворения среди них мира и согласия."

Подозреваю, что поиск философского камня "согласия" (как и рассмотрение классического для этих теорий вопрос "распространяется ли общ. договор на потомков?") вытекает из позитивистской социологической перспективы, которая хочет вопреки всему наблюдать "свободных агентов" и таки придать договору историческую реальность.