Не искушай чужих наречий

Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:
Ведь все равно ты не сумеешь стекло зубами укусить.
...
Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас,
Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?

Понятно, что Мандельштам говорит об ином языке; но тут видятся  2 не таких очевидных момента:
1. он смотрит на чужой язык не как пользователь но как его потенциальный соавтор, поэт, которому, надо оставить след (укуса) на стекле языка. Это не только признание невозможности быть "поэтом вообще", вне  конкретного языка; но и высокомерный отказ от такого языка.
2. тот язык, про который он говорит, - не просто некий усредненный язык"из учебника"; это язык великих поэтов Возрождения. Констатация невозможнсоти  поэзии - для себя - ведет к необходимости признать, что те кто способен, великие, не совсем (или совсем не) люди, а чудовища. Такой ход - это не столько дань уважения великим, сколько спасение себя, ведь если только они и достойны называться людьми, что останется нам?

3. а теперь надо приложить энту конструкцию к обычному читателю Мандельштама: он-то думает, что живет в своем родном языке, но читать М. - значит понимать что ты только смотришь на чужую жизнь в стекле языка; другой живет, ты смотришь.  Поэзия показывает, что язык который ты считал своим, есть на деле "чужое наречие", и что остается читателю?  только не "искушать" его, "забыть" - но если М. забывает один язык для другого (родного), то читатель должен отступить на позиции бытового языка, рассказов как прошел день, довольствоваться все тем же бесконечным разговором "про дождь про лен про скотный двор";

Но отсюда неизбежен и 2й ход читателя - ради спасения себя в качестве нормального объявить М. "чудовищем с лазурным мозгом" (и чешуей из глаз, возможно, парадоксальная переработка "чешуи отпадающей от глаз", символа прозрения апостола Павла). И я не понимаю, кто мог быть собеседником в том  "на лестнице колючей разговора б!", кроме наверное таких же "чудовищ" Ариоста и Тассо. Понятно что это спасение лишь сохранение лица; постарайся забыть того себя которого увидел в стекле языка.