И в них вся родина моя

Листал Некрополь Ходасевича, он пишет о разговоре с Блоком незадолго до его смерти, тот говорит, что перечитывая сейчас свои ранние стихи он много не понимает, "у слов был смысл, но сейчас он забыт".
Всплыл потом в голове Набоков, когда то казавшийся большим русским писателем. Наверное, оказавшись в эмиграции он увез с собой тот язык (конечно не симвлоистский, но опредленно наследующий ему) и тот постепенно вырождался - помню, что несмотря на усилия я не смог прочитать пару его поздних американских романов. Отличная цитата из "тяжелой лиры" о той единственной вещи, которую надо взять с собой на необитаемый остров (эмиграцию)
Но: восемь томиков, не больше,-
И в них вся родина моя.
Ходасевич пишет о Пушкине, но говорить на этом языке все-таки значит вернуться на 200 (тогда 100) лет назад. Справился в википедии: Приглашение на казнь» (1936) - к этому времени уже давно есть например феномен Платонова. Или совсем с другой стороны: Лолита - 1955, но уже вышел "Джанки" Берроуза.Очевидно, насколько старомодно-энтомолгически засушенными выглядят книги набокова, эти герметические камеры языка России 1910х годов, в которых совсем нет воздуха свежих слов.
Это не говоря о собтственно "производительных силах" языка, поэтах - можно ли такую простую строчку Бальмонта, всплывающую в книжке Ходасевича, вообразить в языке Пушкина:
Другие дым, я тень от дыма.
Я тем завидую, кто дым.
- ее не то чтобы написать на нем нельзя - слова то те же, ее нельзя именно что вообразить, помыслить, затасканное высказывание "границы моего языка - границы моего мира" здесь кстати.