После-болотные гулянья по бульварам дают повод вспомнить о том, что "бульвар" как аллея посреди улицы имеет контрреволюционное происхождение, связанное с перестройкой центра Парижа в середине 19 века, когда город приобрел свой современный облик. В частности, старые узкие и кривые улочки были заменены широкими прямыми бульварами - на что имелись не только очевидные транспортные, но и политические причины, а именно уличные бои во время революций 1830 и 1848 годов. «Для того чтобы вспороть брюхо старому Парижу, этому центру беспорядков и баррикад, надо провести большие улицы, прямые линии которых будут непригодны для обычной тактики местных восстаний», - так формулирует задачу префект Парижа Осман. Понятно, что широкую улицу труднее заполнить и/или перегородить; одновременно аллеи посредине улицы рассекают рассекают единую толпу на отдельные потоки и не позволяют набрать ей скорость.
С указания на роль улицы в революции Вирильо начинает свою "Скорость и политику": "Революционная масса формируется не на производстве, а на улице, когда на время она перестает быть винтиком в технической машине и сама становится мотором (машиной атаки) и сама производит скорость", и тут же подкрепляет теоретический довод цитатой из практика-Геббельса: "кто захватит улицы, захватит и государство", которая несколько противоречит и тем самым дополняет исходный тезис Вирильо, т.к. 1) масса, захватывающая улицу не характеризуется, понятно, что она может не революционной, а совсем наоборот 2) Вирильо имеет в виду противостояние единой массы и государства; для нац-социалистов основной противник - другая масса, государство как бы соблюдает нейтралитет и ждет победителя (на самом деле конечно помогая одной стороне).
Понятно, что в случае после-болотных гуляний 1) речь идет не о "машине атаки" - само место (бульвар) не предполагает этого, и люди как раз не движутся по нему по какой-то определенной траектории, а просто занимают пространство (оккупируют его, вспомним "occupy wall street"), - это похоже скорее на машину осады. Актуальная скорость такой машины стремится к нулю, но ее сила в самой ее потенциальности; одновременно, представляя potentia, непредсказуемую учреждающую власть, она напоминает действующей власти о ее учрежденном, неабсолютном характере.
2) политизированная масса противостоит не другой массе, а декларативно аполитичному государству. Как выражается Шмитт, политика предполагает идею, а у нас, с одной стороны, почти все возможные (судя по флагам) классические партии - с другой "партия власти", которая является не собственно "партией", т.е. частью, представляющей некое целое, а самим "целым", феноменом само-репрезентации и само-легитимации.
Конечно, в проправительственных движениях можно увидеть попытку борьбы за улицу, но надо понимать, что это чисто бюрократические меры и о "контрреволюционнной мобилизации снизу" речь не идет, т.к. классическое фашистское движение имеет независимое от государства происхождение и траекторию, отношения его с текущей властью могут быть описаны как взаимное использование в собственных целях. Настоящая мобилизиция будет опасна для власти, т.к. предполагает пробуждение и "спящего" большинства, политизация которого предполагает вывод/выход его на улицы, и последствия такого выхода спрогнозировать невозможно.
